motorolla
13.07.2012, 09:02
В детстве все мечтали поскорее стать взрослыми. И найти себе увлекательную работу. Мальчики бредили космосом или на худой конец просто синим небом, девочки, старательно подчёркивая свои материнские инстинкты, играли в «дочки-матери», то есть работать в светлом будущем вовсе даже не думали, ну или врачихами там, учительницами.
Была, правда, у меня знакомая, Светочка - она мечтала стать крановщицей. Но это исключение. К тому же Света вскоре попала под поезд и натурально потеряла ногу. А без ноги в крановщицы не принимают.
Ну, в общем, хотели мы все стать лётчиками, космонавтами, моряками.
Героями хотели быть. Время тогда такое было. Благородное и героическое.
Должен признаться, что лично мне с детства не везло с героическими профессиями. Кем бы я не желал стать, обязательно появлялись непреодолимые препятствия и прочие всякие разные пиз*ецы. А начиналось всё с неба.
Посмотрел я в глубоком энурезно-менингитном детстве кинофильм «В бой идут одни старики» - и решил, что всенепременно стану самым шустрым и бесстрашным пилотом. Недели две я носился, растопырив руки-крылья.
Подз**бал всё своё многочисленное семейство. Вдобавок, я повадился совершать тараны, как героический лётчик Талалихин. В результате чего на моём лбу появились боевые отметины. Равно как и на жопе, потому как папа был хоть и героической личностью, но к небу равнодушным.
Зато он очень распереживался, когда я протаранил шкаф с хрустальными реликвиями.
Но, несмотря на гонения со стороны взрослых, мои полёты продолжались. За неделю я уничтожил, преимущественно таранным способом, шкаф с хрусталём, телефонную стойку в прихожей с самим аппаратом, три горшка с домашними растениями.
Куле: скорость высокая, маневренность слабая. Вот и врезался во всё что можно, и пиз**лей от отца получал, только тягу к небу ремнем не перешибёшь.
Поняв, что самостоятельно справиться с моей лётной страстью им не удастся, родители определили меня в детский сад с пятидневным режимом. Типа в понедельник сдают, в пятницу забирают.
Не знаю, есть ли сейчас такие заведения.
В детском саду быстро выяснилось, что все парни нашей группы тоже смотрели замечательные фильмы про отважных лётчиков, и потому вскоре начался о*уенный патриотический пи**ец. Мы все объединились в эскадрилью Нормандия-Неман.
Даже Гоша Кульман, который вообще-то обычно играл больного ребёнка при игре в дочки матери, неожиданно стал пикирующим бомбардировщиком. Немного потренировавшись на девочках из своей группы, на следующий день мы подвергли жесточайшей ковровой бомбардировке весь сад. Стаей злобных карликов мы носились по территории с растопыренными руками, подвывая и кидаясь камушками во всё встречное, включая окна и воспитателей.
Наверное, это был единственный случай массовых беспорядков в дошкольных учреждениях. Нас даже хотели расформировать и раскидать по разным группам. Не раскидали, потому, как запретить, вот так вот запросто, сражаться с фашистами, в советском детсадике было сложно, если не сказать опасно.
Могли вполне придти ответственные товарищи и спросить у воспитателей строго – какого, собственно, *уя они препятствуют патриотическому воспитанию у детишек. Поэтому полёты не отменили, но запретили совершать тараны, а также летать во время тихого часа и ночью.
Но для меня скоро всё закончилось. Причем самым наигнуснейшим образом.
Поехали мы всей семьёй на экскурсию в телецентр. На предмет порезвиться на Останкинской телебашне и пожрать в ресторане «Седьмое небо». Это был в советское время такой ресторан. Прямо в башне этой и находился и вроде даже, как крутился.
Только это конечно, пи**ёж – не мог он крутиться, это же не карусель детская, чтобы крутиться. Он бы, скорее всего ё**улся на землю вместе с башней. А этого допускать никак было нельзя, потому как башня эта была самой высокой и пиз**той башней на свете. Гораздо пиз**тей и выше, чем все эти сраные небоскребы в Нью-Йорке, даже если их друг на друга поставить.
Эта башня – символ могущества советского народа. И не х*й ей было крутиться, как шлу*е помоечной.
Ну, в общем, пожрали в ресторане в этом. Еда, к слову, так себе была. Не сказать, чтобы говно полное, но и не шедевр. Мама моя гораздо лучше готовит. После еды пошли на смотровую площадку, типа балкончик такой, откуда всю Москву видать, а при хорошей погоде и море даже в бинокль зацепить можно. А бинокль я на этот случай взял. Настоящий такой, военный. Железный весь, окуляры больше моей головы, в него даже космонавта срущего в ракете разглядеть можно, не то что море.
Только ничего я не увидел. Потому как, выйдя на площадку, заглянул вниз.
Отчего весь мой ресторанный обед ломанулся прочь (вот если бы это были домашние макароны с мясом, то х*й бы они куда убежали), сам же я растерянно повтыкал взглядом в окружающих и ёб*улся в обморок.
Таким вот не самым приятным практичным способом, у меня обнаружилась боязнь высоты. Больше я лётчиком не мечтал становиться. И придя в понедельник в садик, я мрачно просидел весь день, созерцая, как остальные маленькие идиоты утюжат друг друга, со слюнявыми заунывными визгами, которые должны были означать рокот моторов и звуки горячего боя.
Для меня же всё кончилось. Отлетался, бл*ть, сокол.
Была, правда, у меня знакомая, Светочка - она мечтала стать крановщицей. Но это исключение. К тому же Света вскоре попала под поезд и натурально потеряла ногу. А без ноги в крановщицы не принимают.
Ну, в общем, хотели мы все стать лётчиками, космонавтами, моряками.
Героями хотели быть. Время тогда такое было. Благородное и героическое.
Должен признаться, что лично мне с детства не везло с героическими профессиями. Кем бы я не желал стать, обязательно появлялись непреодолимые препятствия и прочие всякие разные пиз*ецы. А начиналось всё с неба.
Посмотрел я в глубоком энурезно-менингитном детстве кинофильм «В бой идут одни старики» - и решил, что всенепременно стану самым шустрым и бесстрашным пилотом. Недели две я носился, растопырив руки-крылья.
Подз**бал всё своё многочисленное семейство. Вдобавок, я повадился совершать тараны, как героический лётчик Талалихин. В результате чего на моём лбу появились боевые отметины. Равно как и на жопе, потому как папа был хоть и героической личностью, но к небу равнодушным.
Зато он очень распереживался, когда я протаранил шкаф с хрустальными реликвиями.
Но, несмотря на гонения со стороны взрослых, мои полёты продолжались. За неделю я уничтожил, преимущественно таранным способом, шкаф с хрусталём, телефонную стойку в прихожей с самим аппаратом, три горшка с домашними растениями.
Куле: скорость высокая, маневренность слабая. Вот и врезался во всё что можно, и пиз**лей от отца получал, только тягу к небу ремнем не перешибёшь.
Поняв, что самостоятельно справиться с моей лётной страстью им не удастся, родители определили меня в детский сад с пятидневным режимом. Типа в понедельник сдают, в пятницу забирают.
Не знаю, есть ли сейчас такие заведения.
В детском саду быстро выяснилось, что все парни нашей группы тоже смотрели замечательные фильмы про отважных лётчиков, и потому вскоре начался о*уенный патриотический пи**ец. Мы все объединились в эскадрилью Нормандия-Неман.
Даже Гоша Кульман, который вообще-то обычно играл больного ребёнка при игре в дочки матери, неожиданно стал пикирующим бомбардировщиком. Немного потренировавшись на девочках из своей группы, на следующий день мы подвергли жесточайшей ковровой бомбардировке весь сад. Стаей злобных карликов мы носились по территории с растопыренными руками, подвывая и кидаясь камушками во всё встречное, включая окна и воспитателей.
Наверное, это был единственный случай массовых беспорядков в дошкольных учреждениях. Нас даже хотели расформировать и раскидать по разным группам. Не раскидали, потому, как запретить, вот так вот запросто, сражаться с фашистами, в советском детсадике было сложно, если не сказать опасно.
Могли вполне придти ответственные товарищи и спросить у воспитателей строго – какого, собственно, *уя они препятствуют патриотическому воспитанию у детишек. Поэтому полёты не отменили, но запретили совершать тараны, а также летать во время тихого часа и ночью.
Но для меня скоро всё закончилось. Причем самым наигнуснейшим образом.
Поехали мы всей семьёй на экскурсию в телецентр. На предмет порезвиться на Останкинской телебашне и пожрать в ресторане «Седьмое небо». Это был в советское время такой ресторан. Прямо в башне этой и находился и вроде даже, как крутился.
Только это конечно, пи**ёж – не мог он крутиться, это же не карусель детская, чтобы крутиться. Он бы, скорее всего ё**улся на землю вместе с башней. А этого допускать никак было нельзя, потому как башня эта была самой высокой и пиз**той башней на свете. Гораздо пиз**тей и выше, чем все эти сраные небоскребы в Нью-Йорке, даже если их друг на друга поставить.
Эта башня – символ могущества советского народа. И не х*й ей было крутиться, как шлу*е помоечной.
Ну, в общем, пожрали в ресторане в этом. Еда, к слову, так себе была. Не сказать, чтобы говно полное, но и не шедевр. Мама моя гораздо лучше готовит. После еды пошли на смотровую площадку, типа балкончик такой, откуда всю Москву видать, а при хорошей погоде и море даже в бинокль зацепить можно. А бинокль я на этот случай взял. Настоящий такой, военный. Железный весь, окуляры больше моей головы, в него даже космонавта срущего в ракете разглядеть можно, не то что море.
Только ничего я не увидел. Потому как, выйдя на площадку, заглянул вниз.
Отчего весь мой ресторанный обед ломанулся прочь (вот если бы это были домашние макароны с мясом, то х*й бы они куда убежали), сам же я растерянно повтыкал взглядом в окружающих и ёб*улся в обморок.
Таким вот не самым приятным практичным способом, у меня обнаружилась боязнь высоты. Больше я лётчиком не мечтал становиться. И придя в понедельник в садик, я мрачно просидел весь день, созерцая, как остальные маленькие идиоты утюжат друг друга, со слюнявыми заунывными визгами, которые должны были означать рокот моторов и звуки горячего боя.
Для меня же всё кончилось. Отлетался, бл*ть, сокол.